Я объяснил – в прошлой статье – как Шейх Юсуф аль-Карадави – да помилует его Всемогущий Аллах – стал феноменом; В ней я следовал методу исторической фиксации развития его идей. Что касается этой статьи, то она посвящена личности аль-Карадави через литературу посвященную «этике ученого», которая связана с так называемой «этикой добродетели». Ранее, я с аналогичным подходом писал о нашем Шейхе ученом Нур ад-Дине Итере, да помилует его Всевышний Аллах.
Ключевым словом для понимания личности аль-Карадави является то, что он объединил теорию и действие, и на языке философов, которые разделяли мудрость (ведущую к совершенной добродетели) на теоретическую мудрость и практическую мудрость, и Ибн Рушд объяснял это знанием истины и действием в соответствии с ней. Или можно сказать, что он объединил знание и действие, как говорили мусульманские ученые, которые настаивали на том, что изучение требуется ради действия, и что действию должно предшествовать изучение; ведь без знания не возможны правильные действия. Изучением можно прийти к правильным представлениям, а действием соответствующим правильным представлениям можно получить добродетель, и поэтому ученые считали, что знанием есть «имам действия, а действие — его последователь; им вдохновляются счастливые и его лишаются несчастные» как Абу Бакр аль-Аджри (ум. 360 х)
Из-за этой тесной связи между изучением (или познанием) и действием философы считали философа образом человеческого совершенства, он для них был наиболее подобен человеку, обладающему совершенной добродетелью. Так же мусульманские ученые в образе человеческого совершенства, представляли ученого который воспринял нравы из знаний, и они стали его естественными достоинствами коими он руководствуется без затруднений, и ученый не был бы ученым, если бы он не «верил в высокую мораль и воздерживался от низшей морали».
Ученые различаются в зависимости от их степени в высоких нравах и степени, в которой они способны приобретая знания, превращать их в свое состояние, и поэтому Всемогущий Аллах сказал: «Самые богобоязненные из рабов Аллаха это ученые».
Все эти нравы этики ученого, в понимании мусульманских ученых, представляют собой связь между теорией и действием, и после этого эта связь разветвляется, охватывая в себя различные стороны этики, некоторые из которых я уже упоминал в своей статье о шейхе Итре, но я повторю их здесь, через концепцию, представленную Абу Бакром аль-Аджри;
Он резюмировал это очень сжатой объяснением: ученый «в каждом случае соблюдает то, что должен». Состояния ученого очень сложны в своих комбинациях и разветвлениях; они включает в себя морально-этические нормы, которые он должен соблюдать во время получения знаний, когда его знания увеличиваются, когда он сидит с учеными, как он должен себя вести с ними? И если он учится, то как он учится? Если обучает учеников, то как обучает их? А если он оппонирует ученым в научных вопросах, то, как это делает? И если он издает фетвы, как он издает фетвы? И если он подвергается испытанию собраний с правителями, как он может вести себя с ними? А если он проводит время с простыми людьми, которые не являются учеными, то какими должны быть его качества с ними? Эти состояния охватывают различные стороны поведения ученого формируя сложную сеть этических норм, отвечающей за сложные переплетения взаимоотношений ученого с самим собой, во-первых, со знаниями и способами их приобретения и приумножения, во-вторых, и с другими учеными, которые уступают ему, равны ему, или превосходят его, в-третьих, также взаимоотношения с правителями и власть имущими в четвертых, и с простым народом не ученых, в-пятых.
Аль-Карадави обладал большей долей морально-этических качеств ученого; что проявилось в трех основных сторонах его личности:
Первая: он сочетал теоретические знание и движение в соответствии с ними.
Вторая: он сочетал в себе науку и религиозность.
Третья: он обладал личными качествами и достоинствами, которые были описаны Аль-Аджри и другими кто писал о «этике ученого».
Что касается первого вопроса, это сочетание знаний и движения, соответствующего им, то это путь, мы находим – редко – у предыдущих ученых, таких как аль-Изз бин Абд ас-Салам (ум. 660 г. хиджры) и Ибн Таймийя (ум. 728 г. хиджры), даже если он и не достиг их уровня, следует учитывать то, на сколько движение соответствующее исламским знанием в общественной и публичной сфере при современном государстве» подверглось трансформациям, ограничениям и давлению. И я посвящу этому вопросу отдельную статью из-за его важности.
Что касается второго вопроса, сочетание знания и религиозности, шейх аль-Карадави балансировал между наукой и духовностью и поклонением, и он понял, насколько я думаю, то, что упоминал имам Аль-Аджри, да помилует его Всевышний Аллах, о характеристиках ученого, когда он сказал: «В чтении слов Аллаха, Могущественного и Возвышенного его заботит понимание Его приказов и запретов, и его главная забота в изучении сунны и преданий сподвижников и табиин это Фикх, дабы не пропало то, что ему велено».
Следовательно, шейх заботился о Книге Всемогущего Аллаха, читая с размышлением, созерцая и проводя уроки по тафсиру в некоторых мечетях, и в некоторых своих книгах. Достаточно вспомнить что он писал в книгах «Как нам обращаться с Кораном?» и «Как нам обращаться с Сунной Пророка?» Он был твердым знатоком Корана и знал множество хадисов и переданного от ранних мусульман, и те, кто прослушивал его уроки, слушал его на встречах и читал его книги, ясно видел присутствие Коранических и пророческих текстов в них. Он постоянно и многочисленно цитировал Коран и сунну.
Я упомянул это в вопросе сочетания науки и религиозности, потому что высшей целью изучения божественного и пророческого текстов является понимание повелений и запретов, то есть мы вернулись к связи между знанием и практическим действием соответствующим этому знанию; Ибо одно служит другому, поэтому изучение расширяет знание, действие человека в соответствие с этим знанием превращает теоретическое знание в состояние, далее состояние и знание порождают новое знание и так далее. Имам Аль-Аджри объяснил нам, что тот, кто «многое постиг в науках, накопил в своем сердце понимание смыслов, поэтому он устыдился Вечной истины (т.е. Всевышнего Аллаха)».
Что касается третьего вопроса, то есть личных достоинств и научных заслуг, это особенность ученых, мы можем упомянуть здесь пять характеристик:
Первая характеристика: аль-Карадави был очень бдителен; Его постоянное состоянием была бдительность (противоположность беспечности), о котором ученые-хадисоведы говорили, что достоверного рассказчика хадиса отличает постоянная бдительность. Бдительность шейха заключалось в том, что он очень хорошо осознавал детали того, что происходило вокруг него, даже когда он достиг восьмидесяти лет, он был очень внимателен к тем, кто с ним разговаривал, понимания подробности или замечая нестыковки; он запоминал все, что слышит, и вспоминал это, когда было нужно. Многие ситуации удивляли молодых учеников или друзей, показывая, как он осознает подробностей того, что было вокруг него, и ему уже за восемьдесят. А каким он был в молодости и зрелости!
У меня была привычка каждую неделю предлагать ему темы для обсуждения в еженедельной программе «Шариат и жизнь» на «Аль-Джазире». Он не называл ему, а выбирал из тех, что я предлагал ему каждую неделю. Однажды я представил ему несколько предложений, он выбрал одно из них, поэтому. На следующей неделе, мы пришли к нему чтобы предложить ему новые темы, я был удивлен, что он вернулся к моему старому предложению, на которое, как я думал, он не обратил внимания. Оказалось, что он оставил его своем уме и думал об этой теме про себя! И таких случаев огромное количество, и все кто его знал свидетельствуют о его внимательности и бдительности даже в старости.
Вторая характеристика: он был неразговорчив и очень внимателен, больше слушал чем говорил, не вмешиваясь в то, что его не касалось, вопреки тому, что распространяли в СМИ.
Имам Аль-Аджри упомянул, что одной из характеристик ученого является то, что он «долго молчит о том, что его не касается, и его собеседник жаждет услышать его слова. Чем больше он увеличивает свои знания, тем больше он боится говорить то, за что будет отвечать, его знания наполняют его страданием, и чем больше у него знаний, тем больше в нем опасений».
Шейх, чему я был свидетелем, не вмешивался в мою работу над программой «Шариат и жизнь», я работал с ним в Аль-Джазире с декабря 2004 года по август 2013 года, когда программа была приостановлена. Он ни разу не возражал против вопроса, который я ему писал; Хотя мои вопросы были резкими, критическими и жесткими, на первом этапе, но они становились мягче на более позднем этапе, хотя и сохраняли свой критический характер в отношении движения «Братьев мусульман» и даже иногда в его отношении лично.
У меня была привычка посылать ему и ведущему программы текст выпуска (с его введением, темами и вопросами) каждый четверг вечером, и он ни разу не вмешался в определение того, кто заменит его в программе в случае его отсутствия, он сделал это только один раз за весь период в девять лет, и сделал это стесняясь; Он предложил мне имя гостя вместо себя; и объяснил это тем, что названный человек думает, что шейх стоит между ним и участием в этой программе, поэтому шейх хотел избавить его этой иллюзии, чтобы он не обижался на него. Люди стекались к нему, чтобы через его посредничество появиться в программе «Шариате и жизни», но он никогда не вмешивался.
Третья характеристика: он был очень вежлив и корректен; Он ни о ком не отзывается дурно, и это мое свидетельство в пределах моего опыта с ним, также это опыт некоторых ученых людей, которых я о нем спрашивал, из не согласных с ним в его идеях и его взглядах.
Например, он был очень вежлив в дискуссиях на телепередаче на канале «Аль-Джазира» в 1997 году, где он вел споры с представителем секулярной идеологии, хотя в своих ранних книгах он был крайне резким в отношении секуляристов; Но его резкость и острота слов была направлена на их мысли и идеи, а не на самих людей, в у него не было попыток их унизить и оскорбить. Это особенность людей знания;
Его постоянные вопросы к ученым, которые посещают его, — это вопросы о знаниях и книгах, о проблемах и делах, но не о людях которые его не любят или критикуют. В беседах он задавал вопросы в поиске чего-то нового, изучая науку или заботясь о положении мусульман или молясь за них. Помню, как он очень хотел поехать на книжную ярмарку в Доху, в конце своей жизни, когда он уже был в инвалидном кресле.
Четвертая характеристика: его принятие критики, по крайней мере, исходя из моего опыта общения с ним; Он имел дело с моими критическими вопросами, упомянутыми ранее в программе «Шариат и жизнь». Он оставлял их как они есть, не прося их переформулировать, он читал их до того, как приходил на программу, и писал некоторые заметки на своем печатном экземпляре. Я также писал ему заголовки или заметки под некоторыми вопросами, чтобы вызвать обсуждение, он иногда брал их, иногда оставлял их.
Однажды, я критиковал хадисоведческий аспект его книг, и было это во время празднования, устроенного для него по случаю 80-летия, он уделил мне время он внимательно слушал. Тогда же я задал вопросы о том, кто станет преемником Аль-Карадави, или, другими словами: «Что будет после Аль-Карадави?» Он сидел слева от меня на трибуне, в присутствии толпы людей и во время прямого эфира.
Из-за моей склонности к критике он всегда старался подписывать — когда дарил мне одну из своих книг — «Брату, усердному исследователю и критику».
Отсюда, мы должны различать два вида критики: критика отправной точкой которой является интеллектуальная основа, мысли и идеи, и критика отправной точкой которой является враждебность, которая представляет собой психологическую позицию, мотивированную различными душевными факторами, такими как личная зависть, ненависть, страхи и желания. Именно этими факторами мотивировались враждебное отношение большинства противников и тех, кто сегодня даже после его смерти продолжает нападать на него. И даже те, кто изменил свои позиции в его отношении (положительно или отрицательно) и стал противоречить самому себе, как правило сделал это не на основе изменений своих взглядов и убеждений, а на основе изменения времени и политики!
Пятая характеристика: Его крайняя скромность, совмещенная с благородством и достоинством, были очевидным в его личности для всех, кто близко его знал. У всех, кто его знал он вызывал уважение и почтение. При всем этом, он оставался «Сыном деревни и начальной сельской школы» в своих отношениях с людьми, именно такое название, он выбрал для своей длинной автобиографии, к которой я написал несколько критических комментариев в своей книге о нем, опубликованной в 2009 году, и копию которой я ему подарил.
Он продолжал отождествлять себя и вести себя так, как будто он все еще был «сыном деревни и начальной сельской школы»; хотя он прожил в Катаре более шестидесяти лет, и за это время он стал мировой фигурой. Я думаю, эта натура его личности, возможно, доставила ему некоторые проблемы – на мой взгляд. Ведь он был мировой фигурой, личностью уровня всей исламской уммы, что требовала от него некоторой осторожности и сдержанности в отношениях с теми, с кем он имел дело или встречался, а к нему приходили люди со всех сторон, разных религий, национальностей и стран, с разными мотивами и целями, не всегда достойного морального или интеллектуального уровня.
Шейх стремился, например, лично связаться с каждым, кто приглашает его на праздник или мероприятие, любого значения, которое тот организует в своем доме, Он делает это со всеми, независимо от уровня или положения этого человека, и он вел себя также в соболезнованиях и поздравления по разнообразным общественным поводам, проявляя заботу о состоянии окружающих его людей, желая никого не обидеть, поддержать, принести радость в их сердца; Он был настоящим земляком в народном смысле этого слова.
В 2008 году, когда случилась большая напряженность между суннитами и шиитами из-за того, что происходило в Ираке, он позвонил мне и сказал, что прочитал мою статью на эту тему и что у него есть некоторые замечания по ней (связанных с моей критикой имаму Хасану аль-Банна); И несмотря на его восхищение аль-Бенной, несмотря на авторитет самого аль-Карадави, его возраст и мой юный возраст тогда, он сказал мне: «Ваша статья открыла новые вещи, которых мы не знали».
Для шейха было традицией, если кто-то из его учеников или окружающих его людей, сообщал какую-либо информацию, он приписывал ее ему и благодарил его за это. Имам Аль-Аджри упомянул в «Этике ученого», что, если ученый получил знание от ученых, сообщает им, что получил большую пользу, а затем поблагодарите их за это». Я попытался выделить положительную сторону шейха в стиле ученых-биографов прошлого, но используя новый метод. Я не утверждаю, что Аль-Карадави достиг совершенства, ведь он один их людей, которые обладают недостатками, доказывающими их человеческую природу и устанавливающими степени превосходства одних над другими.
Мне достаточно того, что я выделил его достоинства для двух целей:
Первая: это помогает понять личность шейха, особенно тем, кто к нему не был близок и не знал его лично. Более этого, некоторые люди могли впасть в замешательство перед наблюдая противоположное напряжения, возникшее вокруг его личности – после его смерти – между двумя группами: одна группа, идеализирующая его и отказывающая любой критике, и другая, лишившая его милости Аллаха и обвиняющая его во всех бедах мусульман!
Вторая: такой стиль помогает раскрыть смысл добродетели через рассказ о личностях, которые мы знали в своей жизни. Это может побудить получающих знание подражать некоторым качествам современного ученого, которые я раскрывал через сопоставление их теории и практики на примере ученого, о котором писал. Поэтому я обращался к трудам Аль-Аджри и Ибн Джемаа, чтобы показать, что этика ученого это не просто теория или ушедшая история.
Я попытался сравнить эти теоретические критерии «этики ученого» с теми кого лично и близко знал, как с шейхом Атаром ранее, и с шейхом аль-Карадави здесь, при всем различии между двумя мужами: они различались подходом, методами иджтихада, мышлением и практикой, и я учился у первого и работал со вторым в определенной телевизионной программе которая оставила свой след на многих миллионах людей.
Таков лишь некоторая часть долга перед этими людьми, с одной стороны, и некоторая часть долга перед знанием и наукой, с другой стороны, и чтобы было ясно, что критика идей и мнений — которую я надеюсь развивать в будущем — не мешает признанию добродетелей людей и их заслуг;
Это освобождает нас от внимания к людям и позволяет сосредоточить внимание на идеях и самих достоинствах как таковых. Это позволяет нам обсуждать личности и продукт их творчества через теоретическую основу и теоретические критерии, на которые можно сослаться в оценке, что обеспечивает максимально возможную объективность.
Также это позволяет в некоторых случаях миновать личность в поиске правильного, или поиске изменения мнений иджтихада по причине изменения времени и обстоятельств. Да смилостивится Всевышний Аллах над двумя шейхами и вознаградит их за старания и усердия и простит нас и их.
Автор: Моатаз Аль-Хатиб
Редакция и дополнения Сейран Арифов
